Previous Previous

Реакция не пройдет

Августовский путч глазами Олега Климова

"Снимал я все, что хотел. Снимал солдат, снимал людей, защитников Белого дома, тех, кто просто приносил им продукты, кто пускал незнакомых людей в свои квартиры отдохнуть". Олег Климов

15 документов истории

Путч глазами Владимира Семина

"Я не открывал этот архив двадцать лет. И никогда никому не показывал. Он находится у меня на вечном хранении. Как документы истории". Владимир Семин

Фотографии Владимира Семина

"19 августа 1991 года. 14:30. Войска на Манежной площади"...

Контакты кадров наклеены на бумагу в клеточку, очевидно вырванную из школьной тетради. В такую же бумагу аккуратно завернуты черно-белые негативы. Полоски по шесть кадров пленки отсортированы по дням - с 19 по 24 августа 1991 года. На контактах - комментарии: "Рустам из Казани", " Зураб из Баку", "Манеж", "Белый дом"… Или: "Печатать +", "Печатать -"… К контактам прилагаются "контрольки" - фотографии размером 24 на 30, напечатанные на барите. На обороте некоторых фотографий - маленькие заметки карандашом. Некоторые пожелтели по краям, на другие попала влага…

…Это архив 20-летней давности. Он сохраняет то, что очень быстро стирается из памяти, но остается в предметах. Все это когда-то было обычным рабочим материалом фотографа-документалиста: съемка, проявка, печать контактов, выбор, печать контролек, опять выбор…

– Я не открывал этот архив двадцать лет, - говорит фотограф Владимир Семин, - и никогда никому не показывал, кроме своей жены Раи. Тем более нигде не публиковал. Эта часть архива находится у меня на вечном хранении. Как документы истории… Дам только пятнадцать кадров, можешь выбрать.

– Почему только пятнадцать? - возмущенно спрашиваю я.

– Еще через десять лет покажу другие пятнадцать. Тогда и они станут историей, но сейчас еще не пришло время…

Владимир Семин принес часть своего архива 1991 года в "Ленту.ру" для публикации в спецпроекте, посвященном двадцатилетию распада Советского Союза. Из нескольких тысяч негативов пришлось выбрать всего пятнадцать. Потом перевести их в цифровое изображение. Обработать, бесконечно удаляя в "Фотошопе" многолетнюю пыль. Сделать подписи.

Эти изображения - "Документы истории" - перед вами.

Олег Климов / Liberty.su специально для “Ленты.ру”

Которые тут временные?

Члены ГКЧП: кто, откуда, зачем

19 августа восемь человек объявили советским гражданам, что теперь будут ими править. Кто были эти люди? Откуда они взялись? Что каждый из них делал в ГКЧП? Чем для каждого из них закончилось участие в попытке государственного переворота?

Геннадий Иванович Янаев

вице-президент СССР, член Политбюро ЦК КПСС

Номинальный руководитель (председатель) ГКЧП. 19 августа 1991 года, в качестве вице-президента СССР, своим указом отстранил от власти "по состоянию здоровья" Михаила Горбачева и провозгласил себя исполняющим обязанности президента. Впрочем, фактическим лидером путчистов Янаев не был, уступая и в могуществе, и в решительности председателю КГБ Владимиру Крючкову. Потом он даже говорил, что все решения были приняты "в обход него".

Как и большинство советских консерваторов, Янаев сделал классическую карьеру: закончил Сельскохозяйственный институт в родном Горьком - механизатор - главный инженер - второй секретарь обкома комсомола - Всесоюзный заочный юридический институт - первый секретарь - на работу в Москву - председатель Всесоюзного совета профсоюзов. Войдя в Политбюро, он стал протеже Горбачева, который упорно продвигал его на должность вице-президента и в конце концов добился своего в декабре 1990 года. Злые языки говорят, что в Янаеве Горбачев просто не видел конкурента, в отличие от других претендентов - Евгения Примакова, Аркадия Вольского, Эдуарда Шеварднадзе.

Невыразительный партаппаратчик, Янаев был крайне неудачным "лицом" ГКЧП, явно проигрывая в харизме и Горбачеву, и тем более Ельцину. Когда на пресс-конференции вечером 19 августа журналистка "Независимой газеты" Татьяна Малкина сказала ему: "Понимаете ли вы, что совершили государственный переворот?", - миллионам телезрителей всё сказали его трясущиеся руки. У защитников Белого дома одним из самых популярных лозунгов был: "Хуже ига Мамаева руководство Янаева!"

После провала путча Янаев был уволен со всех постов и посажен в "Матросскую тишину", но вышел в 1994 году по амнистии. Он яростно отвергал обвинения в государственном перевороте и уверял, что сценарий с введением чрезвычайного положения был одобрен самим Горбачевым. Он утверждал, что был готов подавить сопротивление Ельцина и его сторонников силой, но до последнего надеялся на "политическое решение". Впрочем, этим размахиванием кулаками после драки он вряд ли кого-то в чем-то переубедил...

На пенсии Янаев писал мемуары, заведовал кафедрой отечественной истории и международных отношений в Российской международной академии туризма и помогал детям-инвалидам. Умер 24 сентября 2010 года, на 74-м году жизни, от рака легких.

Владимир Александрович Крючков

председатель КГБ СССР, член ЦК КПСС

Создатель, фактический лидер и главный "ястреб" ГКЧП. Под его контролем с конца 1990 года разрабатывались планы введения в СССР чрезвычайного положения "для недопущения развала страны" (под "развалом" понимался продвигаемый Горбачевым новый союзный договор, превращающий СССР в конфедерацию фактически независимых государств). Крючкову в рамках ГКЧП, впрочем, так и не удалось в полной мере подчинить себе ни вооруженные силы (министр обороны Дмитрий Язов), ни систему МВД (Борис Пуго), что, вероятно, в значительной степени и предопределило провал путча.

Крючкову в 1991 году было 67 лет, и он вполне соответствовал образу "кремлевского геронтократа". В КПСС он вступил еще во время Великой Отечественной. После войны он пять лет работал прокурором в родном Сталинграде, потом - третьим секретарем советского посольства в Венгрии. В 1965 году Крючков стал помощником секретаря ЦК Юрия Андропова, в 67-м вместе с ним перешел в КГБ, где к 74-му дослужился до начальника Первого главка (внешняя разведка). Главную советскую спецслужбу Крючков возглавил в 1988 году, а еще через год вошел в Политбюро (продержался, впрочем, меньше года - был слишком консервативен для перестройки).

Фактически именно Крючков руководил переговорами с Горбачевым о введении ЧП. Впоследствии он утверждал, что ГКЧП получил карт-бланш от президента. Именно войска КГБ блокировали Горбачева в Форосе. Именно Крючков был сторонником наиболее жестких действий в дни путча, но не смог склонить к ним остальных членов ГКЧП. Впоследствии следователи пришли к выводу, что именно Крючков, будучи наименее публичным членом ГКЧП, был душой и мозгом заговора. После провала путча Крючков полтора года просидел в СИЗО и был освобожден по амнистии.

Владимир Крючков оставался советским консерватором до последнего. В 1997 году он, вместе со Львом Рохлиным, Виктором Илюхиным, Альбертом Макашовым, Валентином Варенниковым и другими "старыми силовиками" создавал Движение в поддержку армии. Он умер на 84-м году жизни в 2007 году.

Дмитрий Тимофеевич Язов

министр обороны СССР, член ЦК КПСС

Глава советских Вооруженных сил, который, по мнению своих противников, то ли побоялся приказывать танкистам давить защитников Белого дома, то ли не был уверен в том, что танкисты исполнят такой приказ. Сам маршал Язов придерживается канонической путчистской версии: путча не было, ГКЧП был законной властью, а силу не применили только потому, что хотели "политического решения". Среди присловий, оставшихся с августа 91-го года, едва ли не самое знаменитое - "Кошмар, на улице Язов" (о вводе в Москву танков).

Среди членов ГКЧП Язов был самым старшим. Он 1924 года рождения, с 42-го года воевал на Волховском и Ленинградском фронтах, во время Карибского кризиса 1962 года командовал мотострелковым полком на Кубе. До 1987 года его карьера развивалась размеренно: командовал дивизией, потом корпусом, потом армией, потом войсками Среднеазиатского военного округа, потом - Дальневосточного. Дальше он стал замминистра обороны по кадрам и одним из самых преданных союзников Горбачева в генералитете, проводником идей перестройки и отказа от гонки вооружений в военном ведомстве. Легендарный полет Маттиаса Руста в мае 87-го года Горбачев использовал как повод для радикальной чистки военного руководства, а должность главного кадровика Минобороны стала для Язова идеальным трамплином в министры. Много лет спустя Язов, не жалея черной краски для своего бывшего патрона, будет называть полет Руста провокацией западных спецслужб, организованной с ведома Горбачева.

Антигорбачевские настроения в армии Язов до поры до времени пресекал. За два месяца до путча на очередном совещании в Минобороны ему предложили выступить с заявлением о недоверии президенту СССР. Язов отрезал: "Пиночета из меня хотите сделать? Не выйдет!"

Что думал и чувствовал Язов во время путча ГКЧП, очевидцы и исследователи спорят до сих пор: одни говорят, что он испугался граждан, решительно воспротивившихся ГКЧП; другие - что он испугался собственных офицеров; третьи считают нерешительность Язова главной причиной провала путча. Как бы там ни было, он так и не отдал приказа, которого все ждали и боялись, - о прорыве баррикад танками и штурме Белого дома, - а вечером 20 августа просто перестал подходить к телефону. 21-го он решил выводить войска из Москвы. Ходили слухи, что после ареста Язов чуть не со слезами каялся перед Горбачевым, хотя сам маршал это с негодованием опровергает.

Ныне 86-летний последний маршал Советского Союза занимает должность генерального инспектора Службы генеральных инспекторов Минобороны. В 2009 году президент Дмитрий Медведев наградил его орденом "За заслуги перед Отечеством" IV степени. В 2010-м маршал с сочувствием отозвался об инициативе Медведева бороться с "фальсификаторами истории".

Борис Карлович Пуго

министр внутренних дел СССР, член ЦК КПСС

Это был человек с неизменно безучастным и каким-то печальным лицом. Сын красного латышского стрелка, Борис Пуго был прямо-таки обречен на партийную карьеру. Вступив в КПСС в 1963 году, к 77-му он был первым секретарем Рижского горкома. При этом, родившись в Калинине, он даже толком не говорил по-латышски. Против его желания (так, по крайней мере, рассказывает его сын) Пуго перевели на работу в КГБ Латвии, а в 84-м сделали первым секретарем ЦК республиканской компартии.

Поначалу Борис Пуго очень почитал Горбачева и всячески поддерживал перестройку. Однако потом наступило разочарование. Пуго не понравилось, например, что Горбачев, выдвинув его в качестве партийного кандидата на пост министра внутренних дел, не сделал ничего для обеспечения ему партийной поддержки в Верховном совете. Назначение все-таки состоялось, но Пуго словно оцепенел от разочарования в своем бывшем кумире, в его кадровой политике и в его курсе.

Он, конечно, знал о подготовке переворота, но в начале августа все равно уехал с семьей в отпуск в Крым и вернулся лишь 18 августа. На всех фотографиях и видеозаписях этих нескольких дней у него все то же отрешенное лицо. Тем временем по многотысячным митингам в Москве гуляла в качестве лозунга чья-то острота: "Забью снаряд я в тушку Пуго".

Это были последние дни его жизни. 22 августа, после поражения ГКЧП, Пуго с женой сидели дома. Ему позвонили и сообщили, что за ним выехали. Не дожидаясь ареста, Пуго застрелился вместе с женой.

В предсмертной записке он написал: "Совершил абсолютно неожиданную для себя ошибку, равноценную преступлению. Да, это ошибка, а не убеждения. Знаю теперь, что обманулся в людях, которым очень верил. Страшно, если этот всплеск неразумности отразится на судьбах честных, но оказавшихся в очень трудном положении людей. Единственное оправдание произошедшему могло быть в том, что наши люди сплотились бы, чтобы ушла конфронтация. Только так и должно быть".

Валентин Сергеевич Павлов

премьер-министр СССР

Первый (и оттого подзабытый) экономический реформатор, пионер "шоковых реформ" на советской почве. Наибольшую известность получило изъятие по его инициативе из наличного обращения 50- и 100-рублевых купюр, осуществленное за три дня (меняли не больше 1000 рублей на человека) и представлявшее собой, по сути, грандиозное обворовывание государством своих граждан. Гражданам даже не удосужились объяснить, что правительство таким образом пытается уменьшить денежную массу, - вместо этого рассказывали о борьбе с ввозом в страну фальшивых рублей из-за границы. Это было в январе 1991 года, а уже в апреле были в несколько раз повышены цены на потребительские товары. В общем, популярностью в народе Павлов, мягко говоря, не пользовался.

При этом Павлов, всю жизнь занимавшийся финансами (с 1959 до 1979 года - в Минфине, потом до 86-го - в Госплане, потом во главе Госкомцен и Минфина), лучше многих понимал экономическую подоплеку кризиса, в который оказался ввергнут СССР к концу 80-х годов. 18 августа он объяснял остальным членам ГКЧП, что стране не хватает своего хлеба и купить его негде, что кредитов уже не дают, потому что со старыми нечем расплатиться. По воспоминаниям Крючкова, вечером того дня Павлов, уже зная, что на утро назначен путч, так напился, что свалился с гипертоническим кризом. Из больницы его выписали лишь 29 августа, когда все уже было кончено, и сразу отвезли в "Матросскую тишину".

Из тюрьмы Павлов вышел по амнистии в 1994 году, некоторое время работал в разных коммерческих банках, в начале 2000-х подумывал даже о возвращении в политику (в союзе с левой Аграрной партией Михаила Лапшина). Но этим планам не суждено было осуществиться: в марте 2003 года Валентин Павлов умер после обширного инсульта.

Олег Дмитриевич Бакланов

первый заместитель председателя Совета обороны при президенте СССР, член ЦК КПСС

В постсоветские годы его стали называть "самым секретным человеком в Советском Союзе". С 1976 года Бакланов работал в ведомстве с невыразительным названием министерство общего машиностроения - сначала замминистра, с 81-го - первым замминистра, с 83-го - министром. Фактически все эти годы он руководил советской космической отраслью. Именно при нем была выведена на орбиту станция "Мир" и создан "советский шаттл" - "Буран".

Олег Бакланов прошел типичный путь советского секретного инженера: был регулировщиком радиоаппаратуры Харьковского приборостроительного завода (главного производителя военной и космической электроники), вступил в партию в 1953 году, после чего тут же поступил на радиотехнический факультет Всесоюзного заочного энергетического института. По мере продвижения по карьерной лестнице он был увенчан всеми регалиями, соответствующими его положению и заслугам: герой социалистического труда, кавалер ордена Ленина, ордена Октябрьской революции, дважды кавалер ордена Трудового Красного знамени, лауреат Ленинской премии. В 1981 году Бакланов впервые был избран депутатом Верховного совета СССР, а в 88-м стал секретарем ЦК КПСС по обороне.

К участию в путче Бакланова, по всей видимости, привела характерная для людей его закалки уверенность в том, что Горбачев сознательно разваливает советскую оборонку и неотделимую от нее космическую отрасль. Он был в составе делегации, ездившей к Горбачеву в Форос и получившей от него какой-то невнятный ответ на вопрос, согласен ли президент на введение чрезвычайного положения. В дальнейших событиях Бакланов себя никак не проявил. Как и остальные члены ГКЧП, был арестован и позже амнистирован. Его знания и таланты нашли применение в новой ракетно-космической отрасли — ныне он является председателем совета директоров корпорации с узнаваемым названием "Рособщемаш", подчиненной Роскосмосу.

Александр Иванович Тизяков

президент Ассоциации государственных предприятий и объединений промышленности, строительства, транспорта и связи СССР

Это был самый главный "красный директор". В возглавляемую им ассоциацию с неуклюжим названием входили руководители чуть ли не всех оборонных предприятий Союза.

Почти весь свой трудовой путь Тизяков прошел на свердловском Машиностроительном заводе имени Калинина - главном советском производителе зенитных орудий и зенитно-ракетных комплексов, в том числе и легендарных С-300. Он начал с должности технолога, прошел неминуемую ступеньку секретаря парткома и дослужился до директора.

В перестройку у Тизякова была репутация "большевика, каких сейчас мало". В декабре 1990 года, когда Союз уже очевидно сполз в системный кризис, Тизяков на очередном всесоюзном совещании директоров потребовал от Горбачева прекратить реформы базовых отраслей промышленности и запретить забастовки. Президент воспринял это как запугивание и ультиматум проигнорировал. Подпись Тизякова стояла под нашумевшим "Словом к народу", опубликованном в "Советской России" за 23 июля 1991 года. Авторы воззвания клеймили "жадных стяжателей", которые "захватили власть" и "растаскивают богатства", и в довольно неопределенных выражениях призывали "братьев" "сплотиться, чтобы остановить цепную реакцию гибельного распада государства, экономики, личности". Кроме Тизякова, обращение подписали, среди прочих, писатели Юрий Бондарев, Валентин Распутин и Александр Проханов, секретарь ЦК КП РСФСР Геннадий Зюганов, генералы Валентин Варенников и Борис Громов, а также Людмила Зыкина.

В составе ГКЧП Тизяков остался верен своим "ястребиным" принципам и тщетно требовал решительных действий. После ареста и амнистии участвовал, вместе с некоторыми другими путчистами и сочувствующими, в создании Движения в поддержку армии. Ныне живет в родном Екатеринбурге, состоит в КПРФ.

Василий Александрович Стародубцев

председатель Крестьянского союза СССР, член ЦК КПСС

На знаменитой пресс-конференции ГКЧП вечером 19 августа 1991 года, уже когда были произнесены слова "государственный переворот", политический обозреватель "Известий" Александр Бовин насмешливо обратился к Василию Стародубцеву: "Ну эти ладно (указывает на Янаева и Пуго), но вы-то как сюда попали?"

Формально Стародубцев представлял в ГКЧП крестьянство: он бывший агроном, председатель колхоза и председатель Всесоюзного совета колхозов. На выборах президента РСФСР 12 июня 1991 года он был доверенным лицом выдвиженца КПСС, бывшего союзного премьера Николая Рыжкова (разгромно проиграл Ельцину). Путч случился в августе, и Стародубцев занялся подготовкой указа ГКЧП "О спасении урожая". После поражения ГКЧП он прошел тот же путь, что и остальные путчисты: арест и обвинение в измене Родине. В июне 1992 года его по состоянию здоровья выпустили из "Матросской тишины" под подписку о невыезде, а в 94-м амнистировали.

Для остальных членов ГКЧП путч был концом если не жизни, то карьеры. Для Стародубцева это было скорее начало. Приобретя огромную известность и оставшись преданным коммунистом, он до 1995 года заседал в Совете Федерации, потом дважды избирался в губернаторы Тульской области, где в 60-е годы руководил колхозом, а в 2007-м избрался депутатом Госдумы по списку КПРФ.

"19 августа с тягомотиной было покончено"

Интервью с основателем "Эха Москвы" Сергеем Корзуном

К августу 1991 года радио "Эхо Москвы" работало около года. Свою репутацию главного информационного радио страны оно заслужило именно в 1991 году, освещая январские беспорядки в Вильнюсе и августовский путч в Москве. Возглавлял "Эхо" в ту бурную эпоху Сергей Корзун.

Вы себя считаете очевидцем или участником событий августа 1991 года?

Очевидцем хотел бы себя считать, но я все видел большей частью глазами других, потому что сидел в редакции. Участником не хотел бы себя считать, но, наверное, приходится, потому что мы участвовали, несомненно. Прежде всего в качестве информационного источника. И - настаиваю, что помимо нашей воли, - в качестве некоего говорящего центра, который сплачивал людей вокруг каких-то мест, идей, мероприятий. Мы объявляли о митингах, но никого никуда не призывали. Это изначальная философия радио - чистая журналистика. Оно не примыкало ни к какой группировке, ни к какой политической силе.

Так сложилось, что радио "Эхо Москвы" основали люди, которым были близки либеральные идеи, которые примерно понимали, что происходит в стране и в мире. И во всем мы были едины. Но так же мы были едины в журналистских устремлениях, главное из которых - чтобы была полнота картины у слушателя. Надо дать панорамную картину, все точки зрения должны быть представлены.

Поэтому я и сказал, что мы стали говорящим центром помимо нашей воли. ГКЧП был информационно закрыт, и получилось так, что информации с той стороны было значительно меньше, чем со стороны тех, кто противостоял путчу.

Мы давали слово всем, в том числе и тем, кто призывал на митинги. Да, в этом смысле мы участвовали.

Вас выключали 19-го числа?

Да, 19-го выключили примерно через час после включения. "Эхо Москвы" было еще маленькой радиостанцией, вещало не круглые сутки. Блок вещания был в утреннее время с 7 до 10, а вечерний начинался с 7 вечера и длился до полуночи. Редакция была на Никольской улице, в 250 метрах от Кремля. Там была "Ассоциация Радио", наш учредитель, соответственно, нам там предоставили помещение.

Я подменял кого-то из утренних ведущих. Обычно утренний эфир бывал легкий, готов с вечера. Я приехал к эфиру за час примерно, часов в шесть, узнал от вахтерш на входе, что что-то происходит, какой-то ГКЧП, быстренько послушал, что там транслировали, послушал заявление ГКЧП, понял, что надо всех созывать. Поднялся в редакционную комнату, стал обзванивать всех. Там сидел уже новостник, с его помощью стал искать гостей на эфир. В семь часов утра вышел в эфир.

Примерно в половину восьмого пришли несколько людей в штатском. Часть из них были инженерами или руководителями этого предприятия связи, а один, очевидно, из спецслужб. Он сказал: "Слушаю вас не только по долгу службы".

Надо представить, что я сидел один в маленькой студии, а вокруг люди в штатском. Ну, вполне дружелюбно настроенные.

А мои коллеги были в редакционной комнате, надо было спускаться по лестнице, чтобы попасть из нее в студию.

Эфир строился из информационных фрагментов и музыки. В паузах, когда микрофон не был включен, этот, из спецслужб, стал мне говорить, что надо бы сослаться на технические проблемы и уйти из эфира. Я говорю: "А в чем проблема?" - "Ну как, разве не знаете, ГКЧП". Я говорю: "Вот передо мной информация тассовская: "объявлено чрезвычайное положение в некоторых регионах Советского Союза". Москва здесь не обозначена" - "Ну вы же понимаете, что Москву это касается в первую очередь?" Было у меня желание как-то этот диалог в эфир вывести, но он стоял в сторонке. Я сказал, конечно, что ничего выключать не буду, если у них есть такие полномочия, то пускай в другом месте их реализуют.

В это время стали уже всовывать голову в дверь гости. По-моему, Юра Щекочихин первый должен был прийти. Звонили Андрею Нуйкину, интересный человек был, тогда очень повлиял на умы людей со своим анализом событий. В общем, многим звонили. Август же, многие в отпусках...

Без чего-то восемь сказали, что в эфире нас нет. Мало ли чего, приемник не работает или еще что? Я на автомате провел еще какое-то время своего эфира, выпуск новостей в 8 дали, но в эфир он уже не шел, потому что коммутации не было.

Есть студия, есть линии связи, которые ведут к передатчику, есть сам передатчик в другом месте, у нас он тогда был на Октябрьском поле. Соответственно, чтобы сигнал дошел до слушателя, везде все должно работать. И вот где-то отключили.

Вернулись в эфир мы только через сутки. Это было около часу дня на следующий день. Весь этот день я занимался неблагодарной работой: писал всякие заявки, жалобы - за что нас отключили, не можем давать рекламу, несем финансовые потери… Депутаты Моссовета помогали, Дмитрий Катаев приходил, еще кто-то из депутатов… Как-то процесс двигался в этих перезвонах и составлении бумаг. В это время вся команда работала на сбор информации, естественно. Мы передавали информацию через коллег, которые еще могли выходить в эфир, в частности через "Радио Свобода". То есть работали в режиме информационного агентства.

Вы вернулись в эфир потому, что кто-то "перешел на сторону добра"?

Ну как – это еще вопрос, историки рассудят, где добро, где зло было. Наш учредитель был, конечно, государственной организацией, хотя они уже преобразовывались в некое акционерное общество. Борьба шла на государственном уровне, в Министерстве связи. Нам говорили, что вот-вот включат, в тот же день, потом откладывали. Говорили, конечно, что технические неполадки на передатчике. Много мы механизмов пускали в действие. Даже какой-то указ Ельцина готовился. В общем, шла такая подковерная борьба, которая увенчалась тем, что в час мы вышли в эфир.

Естественно, стали выдавать все что есть. Интервью Ельцина было, которое не мы взяли, а "Радио России", у которого не было своей частоты.

Шла нормальная журналистская работа до вечернего указа ГКЧП о закрытии "Радио России" и радио "Эхо Москвы". Формулировку помню дословно: "как не способствующих стабилизации обстановки в стране".

Мы его радостно зачитали в эфире, посмеялись, сказали, что сейчас будет закрытие в прямом эфире, все придут, - какое-то детство играло. Понятно, что закрыли нас очень просто: опять же, раскоммутировали – и все.

А дальше, поскольку уже стороны начали определяться, кто за кого, пошли уже всякие такие игры. Наши инженеры предложили: "А давайте мы по телефону соединимся, то есть из студии наберем по телефону передатчик и будем таким образом выходить, минуя общие линии связи, которые можно оборвать". Это и было реализовано. Телефоны тогда работали значительно хуже, линия все время рвалась. В студии контрольный приемник стоял, и когда там был шум в эфире, мне было как-то тревожно: кого взяли? на передатчике, что ли?.. Потом так аккуратно еще раз набираешь этот заветный номер на дисковом телефоне – и получаешь на той стороне ответ: "Все, опять в эфире".

22-го числа, когда уже все было решено, некие вооруженные люди (то ли "Альфа", то ли не "Альфа") захватили территорию передатчика, с которого вещало радио "Эхо Москвы". Под башней - отводная территория, где ничего нельзя делать, кроме как выращивать огурцы и помидоры. Она была хорошо засеяна. В общем, урожай потоптали, прибежали, спросили, где штаб "Эха Москвы" - "Милые, здесь только передатчики стоят" - "Какой вещает?" - "Вот этот" - "Закрыть, опечатать". Опечатали, закрыли. Но понятно, что передатчики перекоммутируются, и как только они ушли, тут же включили заново.

Вас тогда можно было слушать только в Москве?

Мы вещали не на FM, а на средних волнах. Нас можно было слушать в Москве, в ночное время пробивало километров на 500, а то и дальше уносило радиоволны. Передатчик был не очень мощный, но тем не менее. В Литве, говорят, тоже слышали иногда по вечерам. Но устойчивое покрытие было, наверное, в радиусе километров 150 от Москвы.

Складывается ощущение, что вообще путч - история сугубо московская.

У меня, кстати, тоже такое ощущение по прошествии времени. Государство у нас всегда было централизованное, 80 процентов жизни проходило в Москве, здесь же соперничали главные структуры - союзные и российские, сюда же приезжали решать свои вопросы все союзные республики. Ну, вот некоторые начали решать на местах, отчего и получилась и Рига, менее кровавая, и кровавый Вильнюс, – да много чего было там уже к тому времени, и Грузия...

Конфликт вокруг ГКЧП не успел пустить метастазы в регионы, регионы как будто замерли и ждали, чья возьмет здесь, в Москве, чтобы действовать соответствующим образом. Будущее показало, что дождались, и начали действовать каждый на свой манер впоследствии.

Насколько все это было ожидаемо - путч, сопротивление ему?

Было очевидно, что внутреннее напряжение в стране, в общем, приближается к максимуму. Для нас самым близким оказался конфликт в Вильнюсе в январе 1991 года. Были какие-то связи - и журналистские, и родственные. Когда ночью [заместителю главного редактора "Эха Москвы"] Сергею Бунтману позвонили его друзья из Вильнюса и сказали, что там что-то такое происходит, он немедленно позвонил мне, и мы связались с Алексеем Венедиктовым [в 1991 году - политический обозреватель, ныне - главный редактор "Эха Москвы"], собрались утром. У нас еще не было тогда даже официально утреннего вещания, то есть теоретически мы могли выйти в эфир, а практически не выходили. Сил не было на это журналистских. Мы собрались рано утром, послушали, подумали – никто ничего не говорит: ни "Маяк", ни первая кнопка радиотрансляции - никто. Решили: если мы журналисты, мы должны работать. Можем выйти в эфир – значит, будем выходить.

Сказано – сделано. Бунтмана оставили в студии вести эфир, мы с Алексеем пошли по разным точкам, кто в Моссовет, кто куда, искать гостей, информацию собирать. Наш директор Михаил Розенблат поартачился немножко, но потом сказал: "Точно, уверены, что надо включать передатчик?" - "Точно!" Включил, вышли в эфир.

Собственно, с Вильнюса и началась такая уже, реальная журналистика. Было ощущение того, что мы делаем нужное и важное дело. По телефону связывались и с теми, кто был в Вильнюсе, и очевидцы рассказывали, и здесь люди, и советы были, что делать с какой стороны. В штатском не приходили, никаких знаков-сигналов не было. Зато стали приходить, к нашей радости, очень вменяемые люди, которые хотели работать на радиостанции и в журналистике вообще. Сразу после Вильнюса пришел Андрей Черкизов. Он услышал о нас от Татьяны Ивановой - политолога, она с нами уже сотрудничала, комментарии давала. И, кроме Андрея Черкизова, много других достойных людей сочли возможным для себя сотрудничать с радио "Эхо Москвы", что нам было очень ценно.

...Ощущение тревожности было. Оно не было таким всепоглощающим, потому что жизнь, помимо этих разных конфликтов, шла, в общем-то, обычным чередом: усиливалась инфляция, намечался дефицит сильный.

Такие бытовые проблемы волновали людей, как казалось тогда, значительно больше, чем проблемы политические. Но "предчувствие гражданской войны" на самом деле было. Что не помешало нам с Сергеем Бунтманом непосредственно перед путчем съездить во Францию и провести там замечательную неделю на какой-то международной радиотусовке. Венедиктов как раз в отпуск уехал к путчу, пришлось возвращаться.

Было ощущение от Горбачева, что его, конечно, приятно слушать, но становилось уже менее приятно: слишком много слов было и за ними мало что стояло. Он не принимал решения, а ждал, когда созреет ситуация. Огромная ему честь и хвала за гласность, за весь тот поток информации о нашей реальной жизни, который мы получили, - но как человек, принимающий решения, он не направлял, он шел за ситуацией и более или менее разруливал. То есть было ощущение того, что руководство страны не понимает, что происходит, или у него недостаточно сил или воли для того, чтобы что-то предпринять и сдержать эти выступления, во многом эмоциональные, которые страну растаскивали в разные стороны.

...19 августа с тягомотиной было покончено. Владимир Варфоломеев [в 1991 году - корреспондент, ныне - руководитель службы информации и первый заместитель главного редактора "Эха Москвы"] позвонил и сказал, что лично видел колонну бронетехники, идущую в центр Москвы.

Танки в Москве. Всё. Слом истории.

Вряд ли кто из сотрудников "Эха" поддерживал путчистов. Было ощущение опасности, нараставшее после 20-го числа, особенно в ночь с 20-го на 21-е, когда пролилась первая кровь и стало совсем уж мало информации. Я сижу в студии, за спиной окошко, штора открыта – хочется ее задернуть, потому что на крышах кто-то может сидеть. Те же депутаты Моссовета и российские, которые приходят, помогают, дежурят, какие-то вопросы разруливают, говорят, что вот-вот придут штурмом брать то ли "Альфа", то ли "Бета", то ли "Гамма", то ли неизвестно кто. И ощущение этой тревожности, без паники, а именно этой нарастающей тревожности… Я был практически уверен, что нас закроют, и задачей было доработать до конца возможного. Думали уже достаточно серьезно о том, сможем ли работать и как будем работать в условиях цензуры. О дальнейшем особенно не размышлялось и не рассуждалось.

То есть вы ожидали, что ГКЧП все-таки победит?

Да, замах-то был вполне серьезный. Поначалу никто не представлял, в какой конфигурации это все задумывалось, кто там к ним примкнул, кто не примкнул. Было понятно, что часть военных на стороне ГКЧП, а часть – не на стороне ГКЧП, и это, наверное, единственное, что было понятно. Оружие в городе, - значит, будет стрельба. Потом, хулиганствующие молодцы были всегда. Легко было предположить, что коктейли Молотова появятся на улицах, начнут жечь и переворачивать машины. Были сомнения, сможет ли милиция справиться. Самая первая мысль была о домашних, о семье. Они, слава богу, по большей части на даче под Москвой. В центр города не соваться и сидеть тихо-спокойно.

Но погромов, насколько я знаю, не было. Я заглядывал на митинги - там лица были такие... нормальные. Даже не надо было особо поддерживать порядок, хотя там были сотни тысяч людей.

...История с гибелью трех человек в ночь с 20-го на 21-е была, при всем уважении, такая мальчишеская. Залезть на танк, закрыть собой пушку, поговорить с солдатами – дальше эти действия не шли. Они были безоружны, не пытались оказывать сопротивление. Более того, кого-то из них задавили случайно, когда машина разворачивалась. Человек вовремя не отскочил.

Организованное сопротивление было со стороны ельцинских структур. Переговоры велись, часть военных подразделений была на их стороне, большая часть заявила о своем нейтралитете, о том, что не участвует в войне против своего собственного народа. Поэтому, собственно, большой крови и не пролилось. Никто, слава богу, не решился применить оружие.

Не решился кто? [Министр обороны СССР, член ГКЧП Дмитрий] Язов или полковники и майоры, которые командовали конкретными соединениями?

Непростой вопрос. Но история группы "Альфа", которая отказалась идти брать Белый дом, в общем, известна.

В ГКЧП не нашлось лидера, человека, который бы возглавил это движение. Ну не [вице-президент СССР, председатель ГКЧП Геннадий] Янаев же лидер и не Язов. Подразделения [председателя КГБ, члена ГКЧП Владимира] Крючкова тоже не поработали активно. Уж он-то мог отдать команду. Значит, очевидно, не метил он на роль руководителя военной хунты, хотел решить по-другому. Сначала думали, что с Горбачевым договорятся, но лидера не выделили.

Было ли что-то известно, хотя бы неофициально, о подготовке введения чрезвычайного положения, о переговорах в верхах?

Кому-то было известно, конечно. В то время у "Эха" связей в руководстве страны было значительно меньше. Поэтому и анализ ситуации было провести некому. Разве что самим, по обрывочной информации западных "голосов" и независимых информагентств типа "Интерфакса". Так что путч для нас в тот день был как снег на голову.

И ГКЧП был для нас черным ящиком. По каждому из его членов стали проходиться, находили сразу какие-то родственные черты. Общались с журналистами из всех близких изданий: из "Независимой газеты", "Коммерсанта" и прочих. Но все ждали эту знаменитую пресс-конференцию,к ней готовились, чтобы понять, чего они на самом деле хотят.

Слова "государственный переворот", если память мне не изменяет, я первый раз сказал этим вахтершам на входе. В эфире оценок избегал, но, кажется, кто-то из гостей тоже эти слова произнес – и тогда вообще все пошло: похоже на хунту, не похоже на хунту…

Это была гибель старого мира или рождение нового мира?

Это была гибель старого мира. ГКЧП выступил как похоронная команда. Несомненно, рождение нового мира подразумевалось, этот новый мир зрел. Ему дал созреть Михаил Сергеевич Горбачев, за что ему огромное спасибо. За открытую информацию и за само появление таких средств массовой информации, как "Коммерсант", "Независимая газета", журнал "Столица" Андрея Мальгина, "Интерфакс", "Постфактум"...

Рождение нового мира я, наверное, все-таки отсчитываю с 1985-1986 года, с прихода Горбачева. Были большие надежды. Они осуществились, скажем так, не вполне. Хотя все равно события 91-го года и путч представляются мне неким тектоническим разломом, потому что назад мы уже не перепрыгнем, не сможем. И, кроме того, 91-й год, в отличие от всех последующих, 93-го и всяких других событий, был удивительным моментом, когда люди, совершенно далекие от политики, стали проявлять свою гражданскую позицию эмоционально и, скажем так, спонтанно: приносили, например, бутерброды и сигареты на баррикады. Это движение затронуло почти всех. Потому что многие знакомые, абсолютно аполитичные люди, родственники, ровно так же шли, потому что почувствовали, что надо это сделать. Для самих себя, потому что, наверное, никто не думал о стране.

У Белого дома зевак, конечно, было больше, чем защитников. Но многие совершенно искренне выходили и сидели там до конца, потом стали опять своими делами заниматься. Могу сказать, что знаки "Защитник Белого дома" мы как журналисты отвергли все до одного, потому что это политический лейбл. Мы не защищали Белый дом как журналисты, мы освещали события со всех сторон.

"Лебединое озеро"

Фрагмент балета П.И. Чайковского

Когда по советскому центральному телевидению показывали балет - это был верный признак, что в стране что-то не так. Например, умер кто-то из первых лиц. 19 августа ЦТ транслировало только заявления ГКЧП и "Лебединое озеро" Чайковского. Ассоциация "Лебединое озеро" - путч заняла прочное место в народной памяти.

вы-то как сюда попали?"

Пресс-конференция ГКЧП вечером 19 августа 1991 года

Когда советским руководителям надо было что-то объяснить народу - они обычно давали интервью на первую полосу "Правды". Именно в таком формате Сталин в 1946 году прокомментировал речь Черчилля о "железном занавесе", а Брежнев - ввод войск в Афганистан в 1979-м. В 91-м ГКЧП прибег к прежде малоизвестному формату пресс-конференции. На ней не было Дмитрия Язова, Владимира Крючкова и Валентина Павлова. Для остальных пятерых общение с прессой обернулось сущим позором.

А также

Указ об отстранении Горбачева

Подписан вице-президентом Янаевым 18 августа 1991 года

"Обращение к советскому народу"

Воззвание ГКЧП от 19 августа 1991 года